АВТОМАТЫ ЖАКЕ-ДРО

В первое воскресенье декабря я вывалилась из поезда с чемоданами на вокзале Нёшатель -  крохотного старинного городка во Французской Швейцарии, знаменитого тем, что там в XVIII веке создавали свои удивительные механизмы представители династии часовщиков Жаке-Дро – одной из тех семей, что заложили основание прославленной швейцарской часовой промышленности.  Уже полторы недели я моталась по разным странам Европы, проводя все светлое время суток в поездах, из театра в театр, и сделав краткий перерыв в посещениях мюзиклов, я и не рассчитывала, что привезу домой настоящие сокровище, которое лежит теперь у меня под стеклом на рабочем столе – всегда перед глазами. Два карандашных рисунка, сделанных на плотных карточках размером с крупную визитку. Несложных, но и не примитивных. Автографы старейшего в истории – во всяком случае, наиболее прославленного из старейших – робота-андроида.

Я была страшно измотана после многих дней, а иногда и ночей в поездах, после вчерашнего вечера в театре Занкт-Галлена, после нервного утра, когда в швейцарском отеле с меня содрали не пойми за что лишних двадцать евро и посмотрели с упреком, когда я отказалась платить наличными (я приехала в Швейцарию всего лишь на выходные, когда все магазины все равно закрыты, и не запаслась франками), после легкого испуга на платформе, где в расписании был представлен маршрут моего поезда только по территории немецкой Швейцарии, и отчаянного рывка наперерез благодушному начальнику поезда от горки чемоданов у входа в вагон с суровой табличной «не садиться»: «Этот поезд идет в Нёшатель?» «Идет, полезайте – там теплее» «Там написано не садиться» «Не обращайте внимания. Скоро поедем». И первое, чем меня встретила Нёшатель, была крутая лестница в отель через дорогу от вокзала (никакого ската для багажа), по которой пришлось невероятными усилиями втягивать мои чемодан с саквояжем и несколько пакетов, не считая здоровенного зонта-трости и крупной сумки через плечо. Но, войдя в дивный крохотный номер с трехгранной внешней стеной и узрев за окнами Швейцарию во всей красе – городок, круто сбегающий вниз из-под самой стены отеля под невозможным углом к мирно дремлющему, растворяясь в туманной дали, альпийскому озеру, я поняла, что Нёшатель мне уже нравится. И там, как раз на берегу озера, ждала моя цель – Музей истории и искусства, и в нем – проводящаяся каждое первое воскресенье месяца демонстрация знаменитых автоматов Жаке-Дро. В течение полутора лет, с тех пор как узнала об этих демонстрациях и промахнулась на один день в свое прошлое посещение Швейцарии, я выжидала этой возможности – попасть в Нёшатель именно в первое воскресенье.

Войдя в музей, я, из вежливости заготовив весь свой скудный запас разговорного французского, объявила, что приехала из России специально, чтобы посмотреть автоматы, что у меня нет местной валюты, и я оплачу билет банковской картой. На меня посмотрели с умилением и жалостью: «Четыре франка – картой?» и дали бесплатный билет.

Демонстрация идет три раза подряд по часу, и первый прогон уже вовсю шел, так что пришлось потоптаться по довольно скромной краеведческой экспозиции, полюбоваться картиной с видом Райхенбахского водопада и осознать, что в 1800 году тоже производили такие популярные сейчас ткани с принтом. Как-то кажется, что в прошлом орнамент на ткани вышивался, а ведь это очень дорогая работа, доступная только для высшего общества, а средний класс тоже хотел нарядно одеваться…

Но наконец большие двери открылись, и мы попали в уютный уголок с крохотным амфитеатром и огороженной площадкой, где ждали они. Музыкантша, рисовальщик и писатель. Три механические куклы, созданные отцом и сыном Жаке-Дро в 1770-х годах. Still in working order… 

Они очевидно стары, те, кто хранит их и ухаживает за ними, не стремится это скрыть, как раз наоборот. Их лица, руки и босые ноги мальчиков покрыты многочисленными шрамами и сколами – не знаю, из чего они сделаны, из какой-то керамики, если не папье-маше, фарфор вряд ли мог бы так облупиться. Потертый бархат, ветхое кружево, исцарапанная мебель. Но часовые механизмы, которые хранят их состарившиеся корпуса, работают идеально. О них хорошо заботятся, с большим почтением и большой любовью – это видно по тому, как обращается с ними пожилой мсье, ведущий демонстрацию, наверняка, он их и поддерживает в рабочем состоянии, знает каждую латунную деталь, и это дает ему право на определенную фамильярность.  

Первый на очереди – художник. Мальчик около полуметра высотой сидит за деревянным столиком и рисует графитным карандашом на маленьких карточках. Сложнейший механизм сообщает его руке три производимых одновременно типа движений – вперед-назад, в стороны и глубину нажима.  Мальчик умеет рисовать четыре картинки в стиле XVIII века. Но это еще не все. Он не сидит тупо над рисунками, он поводит головкой, следит взглядом за своей рукой, словно бы он целиком и полностью сосредоточен над своей работой и старается не отвлекаться на шумную толпу зрителей прямо перед собой. И это еще не все! Грифель мягкий, на нем образуется крошка, поэтому время от времени маленький рисовальщик с силой дует на стол через щель в губах! Около пяти минут уходит на рисунок, пока экскурсовод возит упорно работающего робота туда-сюда перед зрителями, а потом он с гордостью показывает картинки: потрясающее качество рисунка показывает, насколько хорошо сохранились куклы, насколько хорошо за ними ухаживают, и, разумеется, насколько гениален был их создатель. Представить себе трудно, как эти три куклы, изначально раз’езжавшие по ярмаркам Европы, сумели пережить две с половиной сотни лет со всеми войнами и прочими потрясениями!

Писатель – самая сложная кукла из этой троицы. Они пишет чернилами, классическим гусиным пером, которое обмакивает в крохотную чернильницу, висящую на краю его столика, встряхивает и клякс не делает. Внутри у него латунный диск, на край которого насажены крохотные пластинки с буквами. Лапка, которая их считывает, различает буквы по высоте, причем разница в высоте между первой и последней табличками где-то в пределах сантиметра-полутора, то есть разница в высоте между двумя рядом стоящими табличками – в доли миллиметра. С такой невероятной точностью работает эта машина. Но что еще чудеснее – порядок букв можно менять, а это значит, что Писателя можно программировать, и он способен написать любую фразу в пределах сорока букв и четырех строк! Закончив строку, он обмакивает перо в чернильницу и с хрустом переводит свою рамочку на следующую – совсем как пишущая машинка.

Сестра этих двоих малышей несколько отличается от них. Это самая крупная кукла, почти по грудь взрослому человеку. Она сидит за простым клавишным инструментом, мечтательно покачивая головкой, губы ее изогнуты в безмятежной легкой улыбке, пышная грудь то и дело поднимается в довольно судорожном вздохе (впрочем, вполне возможно, что в пору узких корсетов дамы так и дышали). Завода хватает на час, пока Музыкантша ждет своей очереди. С той же задумчивой улыбкой, слегка покачиваясь, она принимается за игру, чтобы закончить выступление легким поклоном. 

Под юбкой ее скрывается классический барабан музыкальной шкатулки, однако кукла таковой отнюдь не является – поворот барабана порождает на мелодию, а движение металлических мышц в ее руках, лишенных ладоней, струн, протянутых в пальцы, и девушка по-настоящему нажимает на клавиши инструмента, может и сфальшивить. Она знает пять мелодий, специально сочиненных для нее ее создателем.

В заключение демонстрации старичок-экскурсовод радует зрителей еще одним механическим дивом  – это миниатюрная шкатулка, поющая птичьим голоском. В ней танцует крохотная птичка, помахивает крылышками, вертит головкой и раскрывает клювик длиной в миллиметр. Стоило навести на нее об’ектив фотоаппарата, и шкатулка резко захлопнулась. "Ну вот, посетовал экскурсовод – Вы ее испугали!"

Когда народ стал расходиться, я подошла к старичку, рассказала, откуда я, и попросила разрешения остаться на следующую демонстрацию. Он только плечами пожал, и я решила, что мой визит из России в Нёшатель сенсации не произвел. Однако, пока все смотрели фильм про кукол, старичок подошел ко мне и спросил, останусь ли я до конца демонстрации. Я кивнула, он зашептал что-то по-французски, чего я не расслышала, закончив решительным: «D’accord?» – Согласны? «D’Accord!» – храбро ответила я в готовности на все.

После демонстрации экскурсовод пытался расспросить меня, как же меня к ним занесло, и что я делаю в Швейцарии. Я безуспешно пыталась об’яснить ему на моем абсолютно пассивном французском и про театры, и про мою работу, которая кое в чем сродни его собственной, и про старинные книги по механике, которые я изучала в течение года… В конце концов он сдался, обреченно вздохнул и спросил в лоб: «Рисунок или надпись?» «Рисунок!» – радостно попросила я, и мне были вручены две маленькие таблички с картинками, нарисованными механической куклой у меня на глазах. По всему, как это было обставлено, и по тому, что экскурсовод не хотел, чтобы это видели другие зрители, было ясно, что такие сувениры музей не раздает всем подряд – значит, решил, что я заслужила…