ЗОЛОТАЯ ПЧЕЛА / МИСТРАЛЬ – сборник из двух повестей с оттенком мистики

Вы сидите в кресле театра, наблюдая удивительное действо, что создается у вас на глазах талантом постановщиков и актеров. Вы любуетесь образами прошлых лет, переданными особым мастерством художника на прямоугольнике полотна в картинной раме. Вы с трепетом касаетесь страниц старинной книги и разбираете сделанную кем-то от руки выцветшую надпись на полях. Что вы ощущаете при этом – может быть, что на мгновенье соприкоснулись с иной реальностью? Иным миром, иными условиями существования, иными чувствами. Но миг откровения проходит, и вы вскоре забываете о том, что испытали. Герои этих двух повестей заглянули за грань чуть-чуть дальше, не зная, что принесет им это открытие – радость, умиротворение, сознание выполненного долга, разочарование, боль?

Знаменитый в прошлом артист мюзикла, вынужденный оставить сцену из-за психологической травмы, отправляется в небольшой город, чтобы сыграть в спектакле, успех которого дал бы ему шанс вернуться в театр и снова начать жить в полной мере. Можно ли ожидать, что написанная в XIX веке книга сказок столкнет артиста с его собственным прошлым, готовым поставить под вопрос не только судьбу грядущей премьеры, но и человеческую жизнь?

Любопытная студентка случайно попадает на частный островок у побережья Средиземного моря. На старинной вилле она знакомится с владельцем острова – гениальным художником, способным передавать в своих полотнах реальность настолько ярко и точно, что написанные им картины оживают. Удастся ли девушке избежать участи других моделей художника, или она окажется пленницей картины, на столетья привязанной к собственному портрету?

В этой книге читатель найдет две фантазии, где мистика осторожно и мягко вплетается в реальность, не разрушая и не преобразуя повседневную жизнь героев, но одаряя ее легким привкусом нездешнего, оставляя на первом плане деликатно выписанные взаимоотношения между персонажами.

Издание иллюстрировано.

На самом деле, мне самой всегда сложно четко определить жанр написанных произведений. Точнее всего сказано в последнем абзаце аннотации: мистическая или фантастическая составляющая обязательно присутствует, формируя, собственно, сюжет, однако главным каждый раз оказываются сами герои, их характеры, логика поведения, поступки.

Две повести, заключенные под этой пронизанной золотым светом – огромное спасибо замечательному мастеру! – обложкой написаны с промежутком в семь лет. Их героев разделяют время и пространство: в одном случае события проиcходят на итальянском побережье в 1970-е годы, в другом – в небольшом городке в восточной части Германии непосредственно во время написания – весной-летом 2011 года, однако, уже совместив их в одном томе, я не без удивления обнаружила сходные линии в их сюжетах. Решаются они, впрочем, совершенно по-разному. Объединяет эти повести и то, что персонажи их – люди, так или иначе связанные с искусством, и страсть к избранному ремеслу побуждает их принимать брошенный судьбой вызов, разгадывать загадки и спешить за блуждающим огоньком, который может привести к неведомой опасности, а может – спасти жизнь, свою собственную или близкого человека. 

Сюжет «Золотой пчелы» пришел ко мне удивительным, хоть и не столь уж редким образом – во сне, прошлой весной в ночь на субботу перед Пасхой, когда две совершенно разные истории, смутные образы которых я уже вынашивала долгое время, врезапно слились в одну, и – передо мной возник почти полностью готовый сюжет. Впервые в жизни я бросилась писать, уже просматривая в деталях всю историю до конца, уже мысленно составляя заключительные диалоги героев. Обычно на повесть подобного объема у меня уходит около года, «Золотую пчелу» я написала за три недели – это было редкое и абсолютно счастливое состояние творческого экстаза, когда я просто не могла оторваться от своего детища – я писала дома, на работе, в транспорте, днем и ночью. 

Сыграло свою роль, конечно, и то, что у главного героя имеется вполне конкретный прототип – мой любимый театральный актер, о котором на этих страницах речь шла уже неоднократно, человек, которого я искренне уважаю и люблю, и за талант, и за яркую индивидуальность, и за личные качества. Конечно, Аксель Эдлигер не идентичен своему прототипу (так же как не идентичен он своему двойнику из иной реальости), я вовсе не стремилась сделать его точный портрет, и срисовывала его (как в переносном, так и во вполне буквальном смысле) в некоторых деталях даже с точностью до наоборот. Тем не менее, возникали потом некоторые ошеломительные факты – как, например, то, что актер как раз на время работы над повестью (но уже после того, как я это придумала) перекрасил волосы в платиновый цвет – как у Акселя. Мне приходило в голову, что ненапрасно в книге соприкасаются разные пространства с двойниками… ;) Присутствует здесь соответственно и слэшевая линия и собственно является сюжетообразующей, хочется верить, что мне удалось отобразить ее не без изящества…

Приглашаю вас в недолгое, но надеюсь – увлекательное – путешествие в  город Йоханнесталь у подножия гор Свати и на таинственную виллу на островке у побережья Средиземного моря, и бродя по узким улочкам или приделам старинного собора, пробираясь за кулисы местного театра или разглядывая магические полотна, прислушайтесь к музыке, которая звучит в воздухе, прислушайтесь к дыханию иных времен, иных миров, ощутите привкус опасности и неодолимое очарование нездешнего – я явственно ощущала это, работая над книгами.

Итак…

В небе разливался тревожный багрянец заката, придавая неповторимый кровавый оттенок черепичным крышам Йоханнесталя, а на востоке, где возвышались поросшие хвойным лесом горы Свати, уже подступала ночная синь.

Дом покойной писательницы Лауры Таннен стоял на узкой, извилистой улочке на окраине города. Сейчас, когда в надвигающемся сумраке не видна была облупившаяся штукатурка и треснутое стекло в окне второго этажа, укрывшийся за буйно разросшимися зелеными драпировками хмеля и запущенным садом дом, казалось, существовал в далеком прошлом, вдали от музыки техно, интернета и сообщений о терроризме в новостях. И от этого было как-то уютно и спокойно.

***

– В конце концов, я есть хочу! – пожаловался Аксель стоявшей рядом Терезе, и ведущая актриса согласно кивнула. – Столько времени тратим зазря, а потом все равно придется все делать наоборот! 

Хайнц, молодой дублер, в глубине сцены устало выслушивал режиссера и равномерно кивал, то и дело поправляя упорно сползавший с плеча черный плащ. Его глаза были сильно подведены; немолодая женщина-гример поправляла на нем светлый гладкий парик, имитирующий – без особого успеха – прическу Шаттенгланца. От геля прилизанные волосы Акселя потемнели, и цвет не совпадал.

– Да черт с ним, с цветом, это можно подкорректировать освещением! – Аксель не выдержал и направился к ним. – Он все равно не похож на меня, как ни старайся! Остается только сделать так, чтобы я был на свету, а он в тени, и все будет…

– Очевидно! – прорычал режиссер. – Это же должно выглядеть, like magic!

– Тогда понадобится настоящее чудо, чтобы он казался мной!

– Конечно, Аксу непременно нужно, чтобы он находился в центре внимания! – вполголоса пробурчал кто-то, и рядом хихикнули.

Аксель резко развернулся и окинул толпу актеров неверящим взглядом, полным упрека. Там засмеялись.

– Рост тот же, плечи можно еще надставить, но понимаете – скулы, – вздохнула гример. – Такая прическа как раз зрительно делает лицо шире, но этого недостаточно. Лепить что-то, чтобы сделать скулы еще шире… и подбородок, – Она оглянулась на Акселя. – Так красиво не получится.

– А если я встану в профиль? – предложил Аксель. – Чтобы в главный момент нас видели с разных точек зрения?

Через несколько минут все, кто находился на сцене и поблизости, ринулись в зал посмотреть, что получится. Аксель бросил реплику в глубине сцены и, взметнув широкий плащ, исчез в люке во вспышке света, а его место тут же занял Хайнц. Пока голос Акселя в записи звучал в зрительном зале, сам актер со всей возможной скоростью промчался сквозь трюм, чтобы внезапно возникнуть на авансцене. Метнувшийся луч света обратил на него внимание сидящих в зале, и тут же его окружила синеватая полутьма, только скромно мерцали мелко искрящаяся, как мокрый асфальт, ткань плаща и прилизанные волосы, а четкий профиль с прямым носом и тяжелой челюстью был ясно прорисован на фоне сияния, заливавшего глубину сцены, золотой фон задника и словно бы светящуюся фигуру в центре – бледное лицо, огромные темные глаза и насколько возможно подчеркнутые стараниями гримеров скулы.

– It’s perfect! – признал режиссер.

Хайнц подошел к Акселю, тот, вздернув бровь, окинул его суровым критическим взглядом, рассмеялся и стиснул юношу в объятьях перед камерой местного фоторепортера, готовившего рекламную статью.

– И сколько времени ушло на подготовку этого эпизода в две с половиной минуты? – поинтересовался тот.

– Недели две на все вместе? – Аксель обернулся к двойнику, и тот согласно кивнул. – Но это ответственный эпизод, конец первого акта. Дальше, впрочем, будет еще круче…

– А вы не боитесь быть слишком похожим на самого Акса Эдлигера? – спросил журналист у Хайнца.

– Боюсь? – приподнял тот густые, нарисованные «под Акселя» брови.

– Ну, звездам, как известно, угрожают завистники, недоброжелатели, сумасшедшие всякие, в конце концов… – весело напомнил репортер. – Вдруг вас перепутают?

– Сочту за честь возможность принять удар на себя! – улыбнулся Хайнц.

Аксель крепче сжал его плечи и заверил:

– У меня врагов нет.

– Повторим еще раз! – распорядился режиссер.

Артисты, пианист и осветители жалобно взвыли, но покорно направились на свои места. Два Шаттенгланца устало прошествовали вглубь сцены. Юноша подтягивал на ходу сползший плащ, Аксель же шел не глядя под ноги, сдвинув брови и задумчиво потирая покрытый густым слоем пудры подбородок.

***

Дитрих неловко отступил назад и уперся спиной в стену, едва не сбив плечом висевший на ней крест. Несостоявшийся убийца лежал на его тюфяке, неподвижный, странно заломив руку с ножом. Громкий треск ломающихся костей и стук падающего тела перебудили остальных постояльцев, спавших в той же зале. Со всех сторон на Дитриха смотрели испуганные, недоумевающие, растерянные со сна глаза.

– Он пытался убить меня, – хриплым голосом объяснил Дитрих, убирая с покрытого испариной лица светлые волосы.

Спина болела – впрочем, ничего другого и ожидать было нельзя, такие резкие развороты никогда не оставались для него безнаказанными. Поэтому Дитрих продолжал стоять у стены, пока двое других странников с постоялого двора перевернули мертвое тело и явили присутствующим изможденное, заросшее неопрятной бородой лицо и худую одежку нападавшего. Нож его, однако, был ухожен более, нежели он сам.

– Вор! – понимающе заметил кто-то. – Пролез как-то, пока все спали.

– Мелкий мужичонка, такой в любую щель проберется, что кошка, – согласился другой.

И оба скосили глаза на ларец, край которого торчал из-под трупа. Ларец стоял рядом с тюфяком, и, лежа на животе, Дитрих прижимал его к себе.

– Польстился на рыцарево состояние, – заметил кто-то. – Решил, что-то ценное там, в ларце.

– Наверно… наверно, – бормотал Дитрих, сильно сомневаясь, что это был случайный грабитель, и с тоской думал, что и в людных местах – в родных-то краях! – теперь не придется снимать ночью доспехи. Впрочем, от подкравшегося тайком к спящему убийцы они вряд ли смогут защитить.

В этот раз Дитриха спасла мучившая его вот уже которую неделю бессонница. Скорчившись на худом ложе, он обреченно вслушивался в храп и сопение прочих постояльцев, сознавая, что надежды наконец-то выспаться, раз уж выпала возможность провести ночь под крышей, в тепле и сытости, оказались тщетными, и потому услышал легчайшие – чуть ли не тише мышиного бега – шаги. До последнего момента он надеялся, что это просто кто-то из постояльцев вернулся со двора и боится разбудить остальных, но,  когда убийца склонился над ним, и невидимое во тьме лезвие коснулось его бока, Дитрих был  готов к стремительному рывку в сторону. Отчаяние, страх, чувство безнадежности, боль, терзавшие его на нескончаемом пути из Палестины, выплеснулись в порыве бешеной ярости, и мгновенье спустя нападавший был мертв – только громко и сухо хрустнула шея. Лукаш всегда восторгался, какие сильные у Дитриха руки… Но теперь не спросить было, кто заплатил убийце и что именно поручил ему.

Привели заспанного хозяина. Поняв, в чем дело, тот побелел от страха и стал униженно просить прощения, ухитряясь при этом искренне возмущаться – до каких мол времен дожили, душегубы всякие просто так по ночам влезают, никогда прежде такого не бывало… Труп унесли и постель по требованию Дитриха заменили. Измученное тело требовало покоя, да и спину то и дело пронзала острая боль. Однако ясно было, что заснуть он теперь уже точно не сможет, а значит, оставалось только смотреть в пустоту, снова слушать храп и тихие разговоры о происшедшем и о том, какие тяжелые ныне времена, и час за часом ждать далекого рассвета.

 

***

Карл Йорген с ненавистью посмотрел на тупо глядевший экран зависшего компьютера и нажал перезагрузку. День не задался с утра, как, впрочем, и вчерашний, и позавчерашний. Если жизнь, как говорят, состоит из черных и белых полос, то сейчас он явно попал в полосу сплошного мрака. Но самым глубоким провалом в черноту были недовольно поджатые губы Леграна, когда он протянул Карлу свежий выпуск «Штедтише Цайтунг» со словами: «Я думал, что с этой стороны никаких проблем не будет…» А потом еще строптивая девица… Йорген потер саднившую щеку.

В переговорном устройстве раздался голос секретарши, произнесший с вопросительным оттенком и одновременно – с мечтательным придыханием:

– К вам герр Аксель Эдлигер?..

– Да, конечно, – раздраженно бросил ей Йорген и добавил про себя: – Не пустишь – этот все равно войдет…

Прорваться к нему без предварительной договоренности было непросто, почти немыслимо, но для Эдлигера с его бронебойным обаянием, конечно, не существовало закрытых дверей. И неуступчивых секретарш.

– Хелло! – Аксель вошел в кабинет.

Оглядевшись с удивлением, но так и не обнаружив сидячих мест, он подошел к столу и присел на его край, инстинктивно приняв изящную позу.

– Мне внезапно понадобилось зайти в церковь Шлосс-Йоханнеса. Оказывается, ты тут главный по части реставраций и архитектуры, так уж будь любезен, обеспечь меня такой бумагой, чтобы мне не мотаться по дурацким конторам за подписями и печатями. Меня и фрау Шефер.

– А зачем тебе вдруг понадобилась замковая церковь? – с кислой миной поинтересовался Карл.

– Собираюсь сочетаться браком, знаешь ли. Всю жизнь мечтал сделать это среди костей далеких предков.

– Врешь, ты еще с той не разошелся.

– Ладно, я провожу исследование… генеалогическое! – нашелся Аксель. – Я же всегда подозревал, что у меня имеются дворянские корни… Когда дело доходит до рекламы, пара-тройка крестоносцев в роду никогда не помешает.

– Тогда тебе нужно в архив ратхауса, не так ли? – заметил Йорген. – Что ты рассчитываешь найти в замковой церкви? Если, конечно, ты не претендуешь на родство с самими Тройнхаймами…

– Разве что самое отдаленное, – глядя на Карла большими честными глазами, ответил Аксель.

– А фрау Шефер – тоже твоя родственница?

– Она историк. Разбирается в генеалогии.

– Ах да, конечно. Историк, – с кривой улыбкой кивнул Карл. – Это я помню.

– Или искать надо не в замке, а в пещерах?.. – раздумчиво заметил Аксель, надежнее устраиваясь на краю стола.

– Что? – поднял глаза Йорген, уже набиравший текст на клавиатуре.

– Ты ничего не находил там, кроме серебра? – наклонившись к нему, тихо спросил Аксель.

Серо-голубые глаза Йоргена смотрели на него без всякого выражения.

– Не понимаю тебя, Аксо.

– Не понимаешь? И эту штуку, наверно, не помнишь? – Аксель достал из кармана медальон, покачал перед лицом Йоргена на грубой металлической цепочке, так что казалось, будто пчела взмахнула крылышками.

– А! – Йорген откинулся в кресле, неприятно улыбаясь. – Я помню ее. Как же! У нашего Атоса была собственная золотая пчела. Я был уверен, что она так и пропала в пыли и хламе в этом проклятом доме. А теперь твоя девка все время носит ее…

– И чем же моя игрушка так раздражает тебя? – Аксель залюбовался пчелой, качавшейся в его руке.

– Лучше бы ты уничтожил ее, – посоветовал Карл. – Если помнишь, она приносила несчастья. В лучшем случае – опасные фантазии.

– Она мне слишком  дорога, – Аксель убрал медальон в карман. – Кстати, очень советую всем, кого это касается, держаться подальше от дорогих моей душе воспоминаний. И от моей девушки тоже.

– Страшно подумать, что случится в противном случае! – ухмыльнулся Карл. – Я тебе тоже кое-что посоветую: сосредоточься на своих прямых обязанностях. У тебя, помнится, премьера на днях, а это дело ответственное, всякое на этих премьерах бывает… Особенно, когда делаешь опасные трюки.

– Это как будто работа техников. Мое-то дело – песни петь. Думаешь, если я сосредоточусь на пении, трюки станут менее опасными? – серьезно спросил Аксель.

– Возможно, – ответил Йорген. – Знаешь, как говорится: хочешь, чтобы что-то было сделано хорошо, присмотри за всем сам. Не отвлекайся на глупости.

– Кстати, сочувствую, – Аксель показал глазами на щеку Карла. – Чертовски неприятно.  По себе знаю: недавно напоролся щекой на сук. А тут, кажется, даже следы ногтей… Может быть заражение, знаешь ли.

– У меня дома стервозная кошка, – осклабился Карл и протянул Акселю листок бумаги, выдернутый из принтера. – Держи, потомок крестоносцев. И искренне тебе рекомендую: не становись поперек дороги Леграну. Да и мне тоже. И приструни свою чертову девку. До больших игр вы с ней не доросли.

– Благодарю, – Аксель с удовлетворением пробежал глазами бумагу. – И за советы тоже. Но, вообще-то, мы с Хайди предпочитаем сказки.

– Если сказки принимать слишком всерьез, тоже всякое бывает, – заметил Карл. – Не у каждой сказки счастливый конец.

– Ты прав, – Аксель на мгновенье опустил глаза. – И что-то мне подсказывает, что наша как раз из таких…

– Аксо, – Карл внезапно положил ладонь на его руку, опиравшуюся о стол. – Сосредоточься на своем шоу. И будь осторожен.

– Спасибо, – Аксель помахал листком. – Я всегда знал: мушкетеры остаются верны своей дружбе. Насколько могут себе позволить, верно? – И Аксель вышел из кабинета своей упругой танцующей походкой.

Карл повернулся к компьютеру и, тихо ругнувшись, снова потер щеку – щека болела и, кажется, распухала все больше.

***

Пршигода подошел к окну, скрестив руки на груди. Старую церковь на Санта-Веране снесли, без ее изящного силуэта на вершине высокая скала смотрелась непривычно – торчала, словно голая культя обрубленной руки. Небо было по-зимнему пасмурным. Пршигода выругался, вернулся за стол, достал из кармана карандаш и принялся царапать что-то на салфетке.

Мистраль допила кофе, подошла к стене и легко нашла потайной рычаг, спрятанный за наличником двери. Картина подалась назад вместе с куском стены, беззвучно провернулся огромный барабан позади заштукатуренной поверхности, и на ее место начало выдвигаться другое полотно. Мистраль знала, что этот механизм придумал и собрал Борнь, как и другие, размещенные по всему дому с учетом особенностей архитектуры. Здесь полно было тайных комнат, занятых его машинами. Смена картин на вилле, которую Мистраль называла «корректировкой погоды», уже превратилась у нее в любимый утренний ритуал. Посмотрев критически на пушистые снежные хлопья на очередном полотне, она покачала головой. При температуре выше нуля эти нежные кружева грозят превратиться в ливень. Мистраль снова потянула за рычаг, но барабан натужно заскрипел, словно не хотел показывать следующую картину.

В пустой проем наконец выглянул морской берег, разоренный бурей. Темный труп разбитого корабля привалился к скале. Деталей не видно было в сумерках, только плескались сизые волны, и за горизонт уползали тяжелые тучи. Буря лишь задела могучим крылом этот берег, но унесла сотни жизней. Мистраль не могла отвести глаз от черной стены шторма на горизонте, уже уходящей, и все же остающейся навечно, запечатленной на холсте... И при закрытом окне в затылок вдруг дохнул ледяной зимний ветер.

– Какого дьявола? – хрипло произнес Пршигода, вскочил из-за стола, в два больших шага оказался у стены и руками толкнул картину. Барабан со скрежетом провернулся, страшное полотно исчезло из глаз.

– Ее никто не должен видеть! – прорычал Пршигода. – Какого черта она вообще здесь висит? Где этот кривой ублюдок? Это опять его штучки?

– Ты боишься, что может произойти шторм, как на картине? – спросила Мистраль.

– Я бы не рисковал.

– Но ведь буря на ней уже ушла, – улыбнулась девушка.

– Она может вернуться, – бросил Пршигода, снова садясь за стол, и, помолчав, добавил: – Она хочет вернуться. Это было в Шотландии, не помню, как называлось то место... Кажется, в XVIII веке. Мы случайно оказались рядом с несколькими... моими слугами. Мы пытались спасти хоть кого-нибудь, но не сумели. Буря выпила их жизни и умчалась, насытившись. А я стоял и смотрел ей вслед. И чувствовал, что смерть стояла рядом со мной.

– Я понимаю, о чем ты, – задумчиво произнесла Мистраль. – Я ощутила нечто подобное, когда ты писал мой портрет.

– Возможно. И потом, когда я писал картину, смерть заглядывала мне через плечо и словно подсказывала. Это был мой первый пейзаж такого рода – ты понимаешь, о чем я – и единственный... настоящий. Мне следовало уничтожить эту картину от греха подальше, но я не смог, ведь она была одной из лучших моих работ. Я всегда держу ее в безопасном месте... укрытой. Нужно, чтобы Борнь убрал ее назад.

– Неужели ты думаешь... – начала Мистраль, но в этот момент в столовую вошли Шарло и Андрес в непродуваемой куртке и шерстяной шапочке. Испанец остановился на пороге, ожидая указаний, а бульдог принялся беспокойно крутиться у их ног.

Пршигода, видимо, потратил больше, чем мог себе позволить, но купил, кроме нового катера, небольшую яхту – как показалось Мистраль, только ради того, чтобы занять выздоровевшего Андреса и отвлечь от мыслей о Дженни.

– Как насчет зимней прогулки по морю? – улыбнулся Пршигода. – Андресито, увези нас куда-нибудь, чтобы я не видел эту чертову стройку!

Мужчины вышли из комнаты, а Мистраль задержалась у стола, собирая посуду. Приковылял Борнь с подносом. Мистраль жалела и боялась урода, не зная, как себя с ним держать.

– Миро сказал, чтобы вы убрали картину с кораблем, – передала она.

– Да, мадам, – тусклым голосом ответил Борнь. Теперь урод говорил с девушкой нормальным голосом, перестав хрипеть так, словно вот-вот помрет, однако, если он и испытывал благодарность за помощь, то ему хорошо удавалось это скрывать.

Мистраль подняла салфетку Пршигоды и увидела на ней небрежный набросок женского лица. Не в первый раз ей уже попадалось это лицо, с несколько резковатыми чертами и сосредоточенным, напряженным взглядом.

– Это она и есть? – спросила Мистраль. – Его покойная жена? Которая погибла во время пожара...

Борнь взглянул на нее исподлобья, и девушка поняла, что именно его, наверно, не стоило спрашивать об этом. Урод протянул костистую лапу, смял салфетку и бросил на поднос с грязной посудой. Мистраль почувствовала, что заливается краской.

– Это не она. Я не знал эту женщину, – неожиданно мягко произнес Борнь и добавил, помолчав: – Мадам лучше поспешить, ее ждут. И лучше одеться потеплее, на море сейчас свежо.

– Спасибо, – улыбнулась Мистраль и поспешно вышла из столовой, слыша требовательный лай Шарло.

Заказать книгу можно в издательстве "Геликон-плюс":

Геликон-плюс
320 с., твердый матовый переплет, авторские ч.-б. иллюстрации, стоимость: 250 р. (на сайте указана цена с комиссией в случае перевода через электронные системы).